Кадр из фильма "Лурд"

Хотя, скажем, пресс-релиз, краткое описание этой мастеровитой, тонкой, безошибочной, в своем роде совершенной картины может вызвать приступы зевоты у тех же агностиков (не говоря уже о законченных атеистах или просто скептично настроенных гражданах). В самом деле, что такое? Святые места, этот самый Лурд, куда кто ни попадя шляется (пропускная способность — 5 миллионов паломников ежегодно!), где 150 лет назад произошло чудо, из-за чего и происходит нынешняя катавасия… Смотреть на всё это?

Слуга покорный!

С другой стороны, если, скажем, релиз будет поподробнее, то заманить скептиков в принципе можно: если поддать жару и одной строкой подпустить про «антиклерикальный пафос», про бесстрастность и иронию, про сухость повествования, каковыми отличается стиль молодой авторши Джессики Хауснер…

Однако и те и другие — и умиленные собственной верой (а таких сейчас пруд пруди), и, наоборот, циничные нехристи — будут явно разочарованы. Ибо фройляйн Хауснер, такая-сякая, никому не даст потачки: последовательно, методично, с чисто австрийской наблюдательностью, с какой-то, иначе не скажешь, кафкианской беспощадностью развеет все на свете клише.

Поначалу вам покажется, что вы имеете дело с чисто антиклерикальным произведением: инвалиды толпами стекаются в святые места, монахиня-распорядительница вещает заученным, елейно-ханжеским тоном, а святые отцы чем-то неуловимо напоминают своих пращуров-инквизиторов, добрых следователей с лицемерной улыбочкой на румяных устах.

Потом — наоборот: поскольку чудо таки свершается и Кристин, девушка-инвалид, главная героиня фильма, встаёт из своего кресла и самостоятельно шествует в ванную комнату, вам покажется, что потихоньку-полегоньку автор, Джессика Хауснер, впадает в религиозное умиление.

Пока не возникнет патовая ситуация: неизвестно, как долго продержится чудо, не потеряет ли Кристин вновь мускульную силу и не перестанет ли ощущать своё тело. Более того, как долго продержится она в роли «образцового паломника» (а здесь раздают и такие сомнительные призы!), удовлетворив всеобщую потребность в этом самом чуде и не посрамив таким образом эти святые места.

Как будто на неё, бедную Кристин, возложена миссия выполнения плана по чудесам разветвлённой пиар-кампании, без которых Лурд превратится из раскрученного бренда в заброшенную обитель.

Каково? Если же учесть, что всё течение фильма сопровождается блестящими эпизодами, живописующими наше ханжество, зависть, гордыню, мелочность и даже злорадство (по поводу чуда несвершившегося — какой-то паломник встал было с кресла, чтобы потом вновь обездвижеть), то становится понятно, с каким немелочным, глубоким, философским умом мы имеем дело. Это суетное коловращение по Лурду, бесконечные разговоры о чудесах — какие из них официально признаны, какие нет — как будто иллюстрируют мысль о том, что принятие Бога, выбор духовного пути есть сильнейшее испытание человека на прочность.

Если вы заметили, в нашей с вами российской повседневности именно воцерковленные, так сказать, вновь оглашенные, почему-то чаще иных проявляют нетерпимость, злобу, нетолерантность и чуть ли не черносотенную убежденность в своей непогрешимости. Джессика Хауснер — в более мягкой, «европеизированной» форме — показывает то же самое: как человек, считающий себя глубоко верующим, всё время суетится и злобствует, иногда просто до неприличия.

Но при этом вот что интересно: Хауснер как будто не отделяет себя от этих несчастных, не глядит на них свысока, с ницшеанского далека интеллектуалки, потешающейся над человеческими слабостями. Она как будто и против них, и в то же время с ними: качество, согласитесь, редкое для творца, скорее этического, нежели эстетического порядка…

Возможно, alter ego режиссёра заключается в образе главной героини,    Кристин, сыгранной молодой актрисой Сильви Тестю на грани возможного (или невозможного, как вам будет угодно). Эта Кристин, так же как и Джессика, совершенно не подвержена ни ханжеству, ни умилению, ни какому бы то ни было лицемерию. Сидя в инвалидном кресле в полной неподвижности — ни руки ни ноги не работают, — она умеет сохранить иронию по отношению к происходящему и смело заявляет, что, скажем, Рим ей понравился больше, чем Лурд. «В Риме, я бы сказала, культура богаче», — произносит она с едва заметно саркастической улыбкой свой приговор этим местам.

А на исповеди — вместо того чтобы покорно внимать словам пастора о том, что, дескать, всякому из нас послано испытание и нужно терпеть — она заявляет, что её иногда распирает злоба и зависть к здоровым…

И так далее, и тому подобное. Сила Кристин — в правде (извините за невольную цитату, обмолвилась!), в умении быть искренней в местах, где и самый отпетый правдоруб способен впасть в неприличное умиление. Настолько здесь всё пропитано таковым.

Сила же Джессики Хауснер — в тонком умении на месте, где другой бы нагнал бы пафосу богоискательства, создать трагикомедию, где высокое уживается с низким, пошлое — с одухотворенным, ясное — с туманным и так далее, и тому подобное.

Возможно, эта картина — о богооставленности: впрочем, столь возвышенный термин мало сочетается с той минималистской, суховатой, по-австрийски ясной манерой изложения, какой пользуется автор.

Но тогда, извините, о чём?

Если (мне, по крайней мере, так кажется, хотя коллеги со мной не согласны) «Матч-пойнт» Вуди Аллена, интерпретация «Преступления и наказания» на современном британском материале, — тоже о богооставленности, о том, что если Бога нет, то все дозволено, то и «Лурд», видимо, о том же. Правда, с другим знаком: Бог-то есть (как сказала одна бабушка, услышав о том, что Бога нет, — «а куда же он подевался?»), но только слышат его вполуха. Если вообще слышат.

Так что, выходя с просмотра этого фильма, я не знала, какие чувства меня снедают: восторг перед режиссёрским мастерством и чисто эстетическое наслаждение увиденным каким-то образом умерялись горьким чувством. Горше некуда…